Кассандра Клэр - Город потерянных душ [любительский перевод]

Он отступил еще на шаг назад и оказался рядом с Клэри, протянув руку, дабы взять ее.

— Хорошая речь, — пробормотала она. Себастьян говорил; она игнорировала его, сосредоточившись на Джейсе. — Очень убедительная.

— Думаешь? Вообще-то я хотел начать со слов: «Друзья, римляне, злыдни…», но потом решил, что они не оценят мой юмор.

— Ты думаешь, что они — злыдни?

Он пожал плечами.

— Конклав назвал бы их именно так. — Он отвернулся от Себастьяна, глядя на нее сверху вниз. — Ты выглядишь красивой, — сказал он, но его голос был странно безразличным. — Что случилось? — она была застигнута врасплох

— Что ты имеешь в виду? — он распахнул пиджак

Под ним была белая рубашка. Бок и рукав были запачканы красным. Она заметила, что он действует весьма осторожно, отойдя от толпы, дабы показать ей кровь.

— Я же ощущаю то же, что и он, — ответил Джейс. — Или ты забыла? Я использовал иратце, пока никто не заметил. Это ощущалось, будто кто-то режет мне кожу лезвием бритвы.

Клэри встретила его взгляд. Нет смысла врать, ведь так? Пути назад не было, ни буквально, ни фигурально.

— Себастьян и я подрались.

Он изучал ее лицо.

— Тогда, — ответил он, застегивая наглухо куртку, — я надеюсь, что ты выиграла ту схватку.

— Джейс… — начала она, но он уже обратил свое внимание на Себастьяна.

Его профиль был холодным и четким в лунном свете, как силуэт, вырезанный из темной бумаги. Себастьян, стоящий перед ними, опустил арбалет и поднял руки.

— Так вы со мной? — взревел он. По толпе пошел ропот, и Клэри напряглась. Один из толпы Нефилимов, старик, откинул капюшон и сердито посмотрел.

— Твой отец давал нам много обещаний. Которые не выполнил. Почему мы должны доверять тебе?

— Потому что я докажу свои слова прямо сейчас. Сегодня, — ответил Себастьян, и вынул из-под туники копию Смертельной Чаши. Она сверкала мягким белым светом под луной.

Ропот усилился. Во время ропота Джейс произнес:

— Надеюсь, что все пройдет гладко. Я ощущаю, что не спал прошлой ночью.

Он стоял лицом к толпе и пентаграмме, наблюдая с живым интересом. Углы его лица смягчились в свете ведьминого огня. Она видела шрам на его щеке, впадины на висках, восхитительную форму его губ.

«Я не вспомню этого», говорил он. «Когда я вновь стану таким… каким был, под его контролем, я не вспомню, как был самим собой».

И это было правдой. Он забыл каждую деталь. Так или иначе, хоть она и знала, боль от того, что она видела, как он забыл, была нестерпимой.

Себастьян спустился со скалы и направился к пентаграмме. У ее края он начал распевать заклинания.

— Abyssum invoco[9]

Lilith invoco[10]

Mater mea, invoco[11]

Он отстегнул от своего пояса тонкий клинок. Поместив Чашу в изгиб своей руки, краем лезвия он провел по своей ладони. Хлынула кровь, черная в лунном свете. Он прикрепил клинок обратно к поясу, и, держа кровоточащую руку над Чашей, продолжил распевать на латыни. Сейчас или никогда.

— Джейс, — прошептала Клэри. — Я знаю, что это не настоящий ты. Я знаю, что внутри еще есть часть тебя, которая не согласна с тем, что здесь происходит. Попытайся вспомнить, кто ты, Джейс Лайтвуд.

Он развернул голову к ней, в его взгляде было изумление.

— О чем ты говоришь?

— Прошу тебя, постарайся вспомнить, Джейс. Я люблю тебя. Ты любишь меня…

— Я люблю тебя Клэри, — сказал он резким голосом. — Но ты говорила, что поняла. Все это. Кульминация всех наших трудов.

Себастьян вылил содержимое Чаши в центр пентаграммы.

— Hic est enim calix sanguinis mei[12]

— Не наших, — прошептала Клэри. — Я не часть этого. Так же, как и ты…

Джейс резко выдохнул. На мгновение Клэри показалось, что это реакция на ее слова (возможно, как-то она смогла пробить его защиту), но она проследила его взгляд и увидела, что в центре пентаграммы появился вращающийся огненный шар. Он был размером с бейсбольный мяч, но он рос на ее глазах, удлиняясь и изменяя свою форму, пока не принял образ женщины, сотканной из огня.

— Лилит, — произнес Себастьян звучным голосом. — Как ты призвала меня, так теперь я призываю тебя. Как ты даровала мне жизнь, так и я дарую жизнь тебе.

Медленно языки пламени потемнели. Теперь перед ними всеми стояла она, Лилит, в полтора раза выше обычного человека, полностью обнаженная, а ее черные волосы водопадом спускались по спине к лодыжкам. Ее тело было серым, как пепел, испещренным черными линиями, подобно вулканической лаве. Она посмотрела на Себастьяна, и вместо глаз у нее были корчащиеся черные змеи.

— Дитя мое, — выдохнула она.

Себастьян начал светиться, словно сам состоял из ведьминого огня, — бледная кожа, бледные волосы, а его одежда казалась черной в свете луны.

— Матушка, я призвал вас, как вы того и желали. Сегодня ты будешь матерью не только мне, но и новой расе. — Он указал на ожидающих Сумеречных Охотников, которые неподвижно застыли, видимо, от шока. Одно дело — говорить о призыве Высшего Демона, совсем другое — увидеть ритуал вживую и Демона во плоти. — Чаша, — произнес он, и протянул кубок ей, ее бледно-белый край был испачкан его кровью.

Лилит расхохоталась. Смех был похож на трение огромных камней друг о друга. Она взяла Чашу и, небрежным движением, будто снимая насекомых с листа, разорвала зубами свое пепельно-серое запястье.

Очень медленно показалась грязная черная кровь, проливаясь в Чашу, которая менялась, темнея от ее прикосновения, ее кристальный свет обращался грязным.

— Как Смертельная Чаша была дана Сумеречным Охотникам как талисман и символ перемен, так и эта Дьявольская Чаша будет дарована тебе, — произнесла она обжигающим голосом, схожим с дуновением ветров. Она опустилась на колени, протягивая Чашу Себастьяну. — Прими мою кровь и испей. — Себастьян принял Чашу из ее рук. Теперь она блестела черным, словно была из гематита. — Как будет расти твоя армия, так будет расти и моя сила, — прошипела Лилит. Вскоре я восстановлю свои силы для полного возвращения… и тогда мы разделим огонь власти, сын мой.

Себастьян склонил голову.

— Мы объявили о твоей Смерти и исповедываем твое Воскрешение.

Лилит рассмеялась, поднимая руки. Пламя поглотило ее тело, и она поднялась в воздух, разорвавшись на множество вращающихся частиц света, которые постепенно угасали, как угли умирающего костра. Когда они полностью исчезли, Себастьян ударил по пентаграмме, разрушив ее целостность, и поднял голову. На его лица играла жуткая улыбка.